Мы провели замечательный вечер. Сидели, разговаривали, планировали наши действия, когда Мартынов приедет в Москву на совсем, смеялись, ели вкусную еду. Даже привередливый Илья все-таки признал, что кухня здесь отменная.

Времени уже было далеко за полночь, когда мы очнулись, оторвались друг от друга и осмотрелись по сторонам. Вокруг никого. Все столики пусты, и усталый официант ненавязчиво стоит в сторонке, старательно удерживая зевки. Заведение работало до последнего клиента, и этим самым последним клиентом случайно оказались мы.

— Пойдем отсюда, — торопливо предлагаю Илье, — а то будем с тобой жестоко прокляты!

— Не переживай, у меня есть амулет от таких проклятий, — улыбается муж и оставляет такие чаевые, что вся сонливость с бедного официанта слетает напрочь. Он растекается перед нами в поклонах, тройных реверансах, и уверяет, что мы самые почетные гости.

— А то, — чинно хмыкает Мартынов, берет меня за руку и ведет к выходу, — поняла Варька, мы с тобой очень почетные гости.

— Куда теперь? — спрашиваю, когда оказываемся в машине.

Он чуть сдвигает рукав и смотрит на время:

— У меня есть еще три часа до регистрации. Можем завалиться в какой-нибудь клуб.

— Не охота, — недовольно морщу нос.

— Тогда какие еще варианты?

— Если не хочешь домой ехать, то давай просто по городу поколесим. Может, увидим что-нибудь интересное.

— Если тебе хочется, то поехали. Мне все равно.

Сначала мы кружимся по центру, потом Илья сворачивает с оживленных проспектов, и мы катаем по тихим улочкам. В этот момент меня накрывают воспоминания о вчерашней поездке с Немановым. Просто карма какая-то с мужиками по темным закоулкам путешествовать. Ладони тут же взмокли, а горло перехватило спазмом от волнения. Надо Илье все рассказать. Он всегда был честен со мной. Да жесток, да причинял своей честностью боль, но я приняла это. И не имела права ему врать, утаивать то, что происходило у меня с Ромкой.

Боже, как неприятно-то! Гадкое чувство. Я больше не хочу таких моментов.

На дорогу, прямо перед нами выскочила огромная псина, и, если бы не молниеносная реакция Мартынова, мы бы ее размазали по асфальту. Он резко вывернул руль, вильнул машиной, объезжая этот шелудивый комок недоразумения.

— Черт! — прошептала, вытирая потные ладони о колено, — откуда это чучело выскочило?

— Ничего страшного, — невозмутимо жмет плечами, — бывает.

— Какой ты у меня хладнокровный! — выдыхаю восхищенно.

— Угу.

— Отважный!

— Угу.

— Спаситель!

— Да-да, хвалите меня, хвалите.

— Чего тебя хвалить то, — фыркаю иронично, — ты и сам знаешь, что самый лучший.

— Подлизываешься или сравниваешь? — улыбается самодовольно.

А я молчу. Растеряв все свои улыбки и игривое настроение смотрю в лобовое стекло.

Мартынов переводит взгляд на меня, и постепенно усмешка исчезает с его губ, взгляд становится холодным, колючим.

— Понятно, — тянет он и резко выворачивает руль в сторону обочины. Бьет по тормозам, так что машина резко дергается и со стоном замирает, — ну давай, рассказывай.

Я не могу понять его тон. Вроде спокойный, но что-то звенит на заднем плане. Непривычное, странное.

— Что тебя интересует? — вздохнув, разворачиваюсь к нему.

— Давай без игр и без наводящих вопросов. Ты прекрасно знаешь, о чем я.

— Знаю, — согласно киваю.

— И?

— Я воспользовалась своим правом налево, — признаюсь, и что самое странное в этот миг не чувствую ни капли раскаяния. Все волнение, которое еще недавно мурашками бегало по коже, внезапно испарилось. Мне не стыдно, я воспринимаю все произошедшее как должное.

Этого Мартынов добивался, когда говорил, что я стану сильнее? Он сам придумал для нашей семьи эти правила, и я наконец научилась играть по ним. Только почему-то удовлетворения нет, лишь пустота внутри расползается и осознание неправильности.

— Вперед, — командует ледяным тоном, — Рассказывай.

Я и рассказала. Все без утайки. Про то, что снова спуталась к Немановым. Про то, что спала с ним и не раз. Не жалея деталей, поведала о том, где, как, в какой позе.

— Вот как-то так, — развожу руками.

Илья молчит. Челюсти стиснул так, что белые пятна на скулах выступили, смотрит не отрываясь. А я чувствую ни с чем не сравнимое облегчение. Словно груз с плеч скинула.

Не, свободные отношения — точно не мое. Это ж с ума сойдешь после таких признаний. Жуть.

Мартынов все молчит, гипнотизирует меня бешенным взглядом, и я понимаю, что он в ауте, в бешенстве, в шоке, и вообще охренел от моих слов. Бедняга.

— В чем дело, Илья? Когда ты меня ломал, подстраивал под свои правила, было интересно? Весело? Приятно было чувствовать себя Богом? А теперь оказалось, что у всего этого есть и обратная сторона? — спрашиваю устало, — не готов к ней оказался, да?

Он молчит, только глазищи голубые сверкают яростно.

— Не готов, — тяну, уверенно качая головой, внезапно осознав, что в глубине души Илья, был убежден, что останусь той, прежней Варькой, не способной перешагнуть через свои собственные убеждения.

— Специально все это сделала? — голос перекатывается от эмоций, рвущихся наружу, а я наоборот спокойна как удав, словно кто-то погасил все чувства, — отыграться решила?

— За что? Я давно поняла и приняла твою позицию. Она намного честнее всего того, с чем приходилось сталкиваться. За это отдельное спасибо. Так что никаких отыгрышей. Мне просто захотелось это сделать, для себя.

— Ну и как? Понравилось? — спрашивает напряженно.

— Ничего особенного, — жму плечами, — просто секс. Хотя вру. Не просто. Даже себе не сразу смогла признаться, но мне хотелось вывернуть его наизнанку. Хотелось сыграть с ним на равных.

— Сыграла? — давит сквозь зубы.

— Да. Тот случай, когда игра не стоила свеч, — с сожалением развожу руками, — Ни тогда, ни сейчас.

— И до тебя только сейчас это дошло? — рычит так, что стекла в машине вибрируют.

Я удивленно смотрю на него, потому что такой Илья мне показывается впервые. Он злой, раздраженный, но самое странное не в этом:

— Ты ревнуешь? — спрашиваю немного удивленно, — меня? К Неманову?

— На хрен надо!

— Ревнуешь, — теперь я в этом уверена.

Легко быть в свободных отношениях в одностороннем порядке, а когда ответное действие происходит, уже оказывается не так все и радужно. Мартынов-младший, явно оказался не готов к такому повороту.

— Зря, Илюш. Ревность плохое чувство, дешевое. Пока ты его испытываешь, ты слабый. Оно только мешает. Избавляйся от него, искореняй, вытравливай из себя.

Я до сих пор дословно помню, что он мне говорил тогда, после первой женщины, с которой начались наши свободные отношения. Те слова намертво врезались в мою память, раскаленным железом выжглись на подкорке. Я повторяла их как мантру, раз за разом, когда пыталась пережить, справиться с болью. А теперь повторяю ему.

— Это и есть свободные отношения, Илья. И ты сам мне их предложил. Помнишь? Никто не вынуждал, руки не выкручивал.

Он тоже помнил тот день. По глазам вижу, что помнил, что узнал свои слова.

— Я прекрасно понимаю, что тебе сейчас неприятно, но со временем привыкнешь, — не знаю зачем, но продолжаю возвращать его реплики, — и все у нас будет хорошо.

С шипением отвернулся к окну, пытаясь с собой совладать.

А у меня в груди ослабевает узел, что незримо присутствовал все эти годы.

Только сейчас понимаю, что мщу ему. Не тем, что с Ромкой опять связалась — это была пустая прихоть, а именно вот этими словами, которые когда-то давно меня сломали. Именно с них я стала меняться по-настоящему.

— Ответь мне на один вопрос, Мартынов. Не знаю почему, но я всегда была для тебя желанным проектом, пластилином из которого ты лепил то, что хотел. Скажи, ты доволен результатом. Доволен тем, во что я превратилась? Во что ты меня превратил?

Молчит. Сжимает кулаки, явно борется с собой, пытается не сорваться.