— Чтобы отношения гармоничными были, в них не только жратва должна быть, уют и спокойствие. В них еще огонь должен полыхать. Интрига. Секса много и разного.

Снова вспоминаю, как он двигался, имея Соловьёву. Быстро, жестко, не жалея. Со мной такого никогда не было…потому что я так не хотела.

— Такого, как с Ирочкой? — выдыхаю из последних сил. Получается жалко, как у побитой собаки.

— И такого тоже. Так что зря убежала! Постояла бы, посмотрела, как надо. Поучилась бы, — глумливо усмехается, и мне хочется броситься на него, вцепиться своими не накрашенными ногтями в холеную наглую морду. Причинить боль, хотя бы одну сотую от той, что разрывала меня изнутри.

— Тебе не стыдно? — глотаю слезы, — ты представляешь какого это. Вот так… увидеть.

— Соболезную, — жмет плечами.

— Я же все для тебя делала. Все!!!

— Я тебе даже больше скажу, Варенька, ты лишку делала. Столько всего и все для меня одного — неподъемная ноша, — продолжает насмехаться нал моими порывами, над тем, что я делала от чистого сердца, потому что любила до изнеможения.

— Ладно. Мне пора, — разворачивается и идет в коридор, а я как тень плыву следом, — А это, можешь оставить себе на память. — ногой легко отпихивает в сторону сумку со своими вещами.

Подступает ко мне близко, чуть ли не в плотную:

— Адьёс, Мышка. Желаю удачи на кулинарном попроще. Научишься готовить что-нибудь интересное — приходи. С удовольствием попробую, — с глумливой улыбкой делает под козырек, и уходит, даже не потрудившись прикрыть за собой дверь

Я стою посреди коридора. Разбитая. Разорванная на части. В теле не осталось ни единой клеточки, которая бы не билась в агонии, не истекала кровью.

Зажимаю себе рот руками, чтобы не завыть в голос, потому что он еще не уехал, стоит на площадке, ждет лифт. Пытаюсь сохранить хотя бы крупицы собственного достоинства, и не упасть еще ниже. Хотя куда ниже. Это и так самое дно.

Ощущения, будто ребра выламывают на живую, железным крюком раздирают измученную плоть. Еще сильнее прижимаю ладони к губам, а по щекам градом бегут слезы.

Не могу поверить, что это происходит на самом деле, что это не сон.

За что он так со мной??? Ведь я же люблю его! Все для него было! Вся я! А он…

Наконец слышу, как закрываются дверцы лифта, и кабинка опускается. На этом силы покидают окончательно. Реву навзрыд. Всхлипывая, давясь слезами, размазывая их вместе с тушью по лицу.

Придерживаясь за стену, на дрожащих ногах, подхожу к двери и закрываю ее, чтобы не пугать соседей своим воем.

Глава 8

На следующее утро проснулась разбитой, размотанной на тонкие нити, с одной единственной мыслью — почему я еще жива? Это такое мучение, такая боль, что больше не хочется продолжать. Хочу сдаться. Сложить руки на груди и больше никогда не просыпаться.

Вчерашняя пробежка по лужам без шапки под студеным ветром не прошла без последствий. Заболела. Лоб горячий, глаза режет, в горле сухо и першит так, что то и дело срываюсь на сухой, болезненный кашель.

Понимаю, что сегодня я не работник. Я не могу идти туда, в то здание, где несколькими этажами выше располагается кабинет Неманова. Я боюсь столкнуться с ним в коридоре, потому что не смогу укрыться, спрятаться. Если я его увижу — умру. Мне не хватит сил гордо отвернуться и уйти. Перед ним я безоружна, он сорвал с мясом мою мягкую броню, залил кислотой глубокие раны, и наблюдал, цинично усмехаясь.

Превозмогая слабость позвонила в поликлинику и вызвала врача. Потом набрала Юрия Константиновича и предупредила его о том, что ухожу на больничный. Он не обрадовался, но препятствовать не стал. Наоборот сердечно пожелал скорейшего выздоровления.

Со слезами на глазах попрощалась с ним, чувствуя, как снова поднимается волна жгучего отчаяния. С трудом поднялась с постели и побрела на кухню — нестерпимо хотелось пить, в горло будто мелко битого стекла насыпали. В коридоре споткнулась, замерла в изнеможении привалившись к стенке. На полу Ромкины вещи, которые он вчера играючи, без сожаления оставил. Как и меня саму.

Наскучившую вещь, старомодную, бесполезную.

Проще выкинуть, чем нести с собой.

По стеночке, словно это не вещи, а ядовитые змеи, обошла, не сводя затравленного взгляда. Я их уберу. Потом, позже. Только не сейчас. Сейчас мне страшно к ним прикоснуться, меня это добьет.

На кухне наливаю воды, прямо из-под крана в широкий стакан и медленно пью, не ощущая удовлетворения. Внутри выжженная пустыня, которую не оживить несколькими глотками. Внутри тьма.

Обернувшись, уткнулась взглядом в стол. Обычный, кухонный, к которому я привыкла. На котором ела!

А они, оказывается, на нем трахались! Словно на живую представила, как они это делали здесь, в моем доме. На МОЕМ столе! Невыносимо.

Привалилась задом к раковине, закрыла лицо руками и заплакала. Так тихо, жалобно, обреченно. На большее просто не было сил.

Как же больно, когда тебя предают.

Ужасно.

Я не понимала почему он так со мной поступил. За что? Ну раз не нравилась, не нужна была, так ушел бы! Просто ушел! Зачем надо было делать вот так? Зачем причинять такую изощренную боль?

Я все для него делала! Все!!!

«Мне этого не надо» — звучит в голове равнодушный ответ, снова разрывая душу в клочья.

В этот момент я его ненавидела. До дрожи, до посинения, до рвущихся из груди криков. Его, суку-подругу, себя саму — тупую наивную курицу. Ненавидела этот проклятый стол, комнату в которой они тоже трахались, его вещи на полу.

Ненависть немного взбодрила, придала сил. Я схватила большой мусорный пакет и ринулась в коридор. Собрала Немановское барахло, зло, даже свирепо затолкала в пакет и понесла выбрасывать. С трудом затолкала объемный пакет в ковш трубопровода, и с силой его захлопнула. Надеясь, что теперь станет легче, что боль утихнет. Отпустит. Хоть немного.

Стало только хуже.

Выбросив то, что осталось в моей жизни от Ромы я почувствовала себя, как птица, которой оторвали крылья. Меня разом покинули и злость, и ненависть, и силы. Осталась только я — несчастная, брошенная, погибающая от тоски девушка.

Девушка, которая считала себя самой счастливой, а оказалась всего-навсего скучной, никакой, ненужной.

Господи, о чем я думала, когда связывалась с ним? Почему поверила в то, что сказка может стать реальностью, что принц может увлечься убогой золушкой? Дурочка.

Вернувшись домой, пошла в ванную мыть руки. Мылила их, ревела, снова захлебываясь слезами, а из зеркала на меня смотрело несчастное создание. С красным носом, глазами, щеками и такой мукой в глазах, что снова захотелось умереть.

— За что он со мной так? — в очередной раз задаю Вселенной бессмысленный вопрос, — за что?

Наверное, за то, что была слишком наивна и позволила себе сунуться в тот мир, где для меня места нет.

Когда врач приходит — только качает головой. Я выгляжу ужасно, температура упрямо ползет наверх, а кашель такой, что сгибает пополам, когда начинаются болезненные спазмы. За грудиной ломит и я не знаю от чего именно: то ли от того, что сердце ели бьется, то ли от того, что серьезно заболела.

Усатый, пожилой медик посмотрел горло, послушал, еще раз измерил температуру. Потом выписал несколько лекарств — жаропонижающее, антибиотики, капли, назначил день приема и ушел.

А я снова осталась одна, со стопкой бумажек, зажатых в руке.

Сил нет, самочувствие ужасное, а надо идти в аптеку, потому что позаботится обо мне не кому. Да, вот так живешь для другого человека, делаешь для него все, а потом оказываешь у разбитого корыта и даже лекарства принести некому.

Кое-как одеваюсь и бреду в соседнюю аптеку, хорошо, что она в соседнем доме, на больший марш-бросок меня бы не хватило.

Болезнь растянулась почти на две недели. Ослабленный организм, после стресса не хотел исцеляться, а ежедневные истерики и депрессия так же не способствовали выздоровлению.