От человека, которого люблю.

Это открытие настолько потрясло, что замерла, прижимая руку ко рту.

Я его люблю!

От счастья сердце в груди заходится, хочется смеяться, кружить по комнате и петь.

Когда Неманов появляется на кухне, смотрю на него будто впервые вижу. Налюбоваться не могу, задыхаюсь от нежности, затапливающей до самых краев.

— Ты чего, Варь? — спрашивает немного устало, — у тебя вид шальной. Ромашек нанюхалась?

— Да, — смеюсь над его шуткой, прикрывая рот ладонью.

Неманов только усмехается, качает головой:

— Как мало тебе для счастья надо. Ладно бы бриллианты притащил, а тут ромашки какие-то.

— Не какие-то, а самые лучшие на свете! Кушать будешь?

— Буду.

— Иди переодевайся, через три минуты все будет готово.

Разогреваю ужин, по-быстрому накрываю на стол, испытывая нелепое желание добавить романтики — свечей, лепестков и прочих глупостей.

Это на меня так букет нежданный подействовал!

Словами не передать, как приятно получать цветы от мужчины, который дорог!

Мы ужинаем, то и дело играя в гляделки. То я на него смотрю, когда Рома склоняется над тарелкой, то он на меня. Когда же пересекаемся, глаза в глаза, между нами искры проскакивают, электрические заряды. С трепетом и страхом жду продолжения, гадая, поцелует ли он сегодня так, как делал это вчера?

Она еще такая девчонка, что даже смешно. Вокруг ромашек этих несчастных весь вечер лисой вьется — то погладит, то понюхает, то просто полюбуется. Светится, как лампочка Ильича. Улыбка счастливая от уха до уха. Красивая. Только сейчас это понимаю. Причем красивая как-то по-особенному, изнутри. Мне нравится на нее смотреть. Внезапно замечаю детали, на которые раньше внимания не обращал. У нее карие глаза с золотистыми крапинками вокруг зрачка. Когда улыбается на щеках появляются едва заметные ямочки, а если сомневается в чем-то — закусывает губы. Ей нравится сидеть на диване, поджав под себя одну ногу, и забавная привычка в задумчивости накручивать на палец кончик длинного хвоста.

Она такая светлая, нежная, открытая, когда чувствует себя счастливой, что не поворачивается язык назвать ее «мышью». Совсем не мышь, а милая, скромная девочка. Таких сейчас днем с огнем не сыщешь, а мне повезло — наткнулся совершенно случайно.

С ней интересно разговаривать. Она запросто поддерживает любую тему, а если чего-то не понимает, то просит пояснить, внимательно слушает, завороженно сверкая карими глазами.

Мне настолько уютно и спокойно, что я готов всю жизнь вот так просидеть рядом с ней, а внутри просыпается несвойственная мне нежность.

Впрочем, эта нежность не мешает мне посматривать не только на ее милое лицо, но и ниже. На грудь, до которой я вчера добрался. Стоит вспомнить, как упругие полушария приятно ложились в руку, как во вру пересыхает, и нить разговора безнадежно теряется.

Напрочь забыв, о чем говорили, как под гипнозом протягиваю руку и прикасаюсь к ней. Варя обрывается на полуслове, смотрит на меня, ловит воздух приоткрытыми ртом. Какие тут могут быть разговоры??? Притягиваю к себе, впиваясь поцелуем в сладкие губы. Она сначала теряется, а потом осторожно подается навстречу. Доверчивая, ласковая, как котенок, не осознающая своей власти надо мной. Хочется защитить ее от самого себя и одновременно с этим терзать, мучить всю ночь, чтобы имя мое в экстазе выкрикивала.

Поцелуи становятся все настойчивее, глубже. На ней уже нет футболки — отброшена в сторону за ненадобностью. Стаскиваю с нее лифчик, освобождая прекрасную грудь. Варвара делает попытку прикрыться, но я ее останавливаю, перехватываю тонкие руки:

— Не надо.

Она снова замирает, бегает шальным взглядом по моему лицу, дышит надсадно. Когда склоняюсь к ней, обхватывая губами сосок, охает громко, зарываясь ладонями в мои волосы. Нежная, отзывчивая, льнет ко мне, сводя с ума.

Тяну вниз резинку шорт — мне хочется поскорее избавить ее от одежды, но здесь она меня останавливает.

— Ром. Так неудобно! Давай постель расправлю. Все равно потом сразу спать ляжем.

Да какая разница, расправлено или нет? Какой сон, когда все тело звенит от напряжения, от дикого желания? В таком состоянии становится абсолютно все равно где и как. Везде удобно.

Но я уступаю, отпускаю ее, понимая, что ей не по себе. Бесполезно сразу от нее требовать подвигов на постельном поприще.

Варя скромная, воспитанная. Ей сложно перестроиться на новый лад, перестать смущаться и начать воспринимать себя как взрослую женщину, которая не делает ничего дурного. Не могу давить на нее, хотя и хочется.

Я должен дать ей время привыкнуть к новой жизни, принять себя, нас. Уверен, скоро Лисовая поменяется, станет более раскованной, перестанет шарахаться и стыдливо отводить взгляд, а сегодня, так и быть, я дождусь разобранной постели и даже, возможно, дам выключить свет, тем самым позволив ей спрятать свое смущение в полумраке.

Ничего. Просто надо подождать, когда она раскроется.

Глава 5

Чуда не произошло.

Да, я все еще живу у Вари. Каждый день приходу с работы к ней домой, где она встречает меня чуть ли не с тапочками в зубах. Вьется вокруг, заботливо забирает пиджак, расспрашивает как дела на работе, как прошли встречи, как там поставщики, что с договорами.

На кухне неизменно ждет прекрасный ужин. Не знаю, где она черпает идеи и вдохновения, но Лисовая не повторяется. Каждый день что-то новенькое. Естественно вкусное до такой степени, что пальчики оближешь. Только, если честно, надоела мне облизываться. Надоело проводить вечера дома, перед телевизором, и неторопливые прогулки перед сном надоели. Все какое-то однообразное. Скучное.

Мне скучно! Уютно, удобно, но скучно! Она такая вежливая, тактичная, что с ней даже поругаться не получается. Хотя, признаюсь, пытался вывести ее из себя, спровоцировать на ссору. Она только улыбалась и привычно мягко обходила острые углы. И я сдулся, спекся, оставил попытки растрясти ее, позволяя рутине затянуть еще глубже.

Я запросто мог представить, что через десять лет, мы так же будем сидеть у телевизора. Она все такая уютно-милая, и я — отожравший рожу, задницу и пузо на ее харчах, в растянутых портках. Потому что рутина затягивает, расслабляет, гасит тот огонь, что двигает нами, который заставляет совершать безумства, заставляет чувствовать себя живым.

Я скучаю, а Варя не замечает этого. Бегает как курица с яйцом со своим уютом, со своей заботой. Лучше сбегала в фитнес-клуб или в парикмахерскую, сменила бы что-нибудь в своем имидже. Потому что он такой же скучный, как и вся наша жизнь.

Белья бы нового купила, а то трикотажные трусы с цветочками не возбуждают, от слова совсем. А то, что я ей дарю она не носит, потому что это «развратно». Что развратного в черном кружеве? Там даже жопа прикрыта. Не развратно, а сексуально! Или, наоборот, белоснежный, воздушный гипюр? Но нет, для Вари это слишком. Она примеряет на один вечер, а потом убирает всю красоту на верхнюю полку, чтобы надеть, цитирую «на особый случай».

Что в ее понимании особый случай? Наверное, Новый Год, мой День Рождения, и двадцать третье февраля. До ближайшего из них, Нового года осталось три месяца.

Если честно, не думаю, что столько выдержу.

Меня душат эти стены, душит чрезмерная забота, угодливость, отказ от всего, от самой себя в мою пользу. Меня просто убивает то, что Лисовая считает своим долгом жить ради меня. Уверен, если скажу, что хочу ее сердце в жаренном виде, она тут же достанет его из груди и бросит на сковородку, со словами «тебе поперчить?», а потом еще извинится за то, что добавки нет.

Это только в начале интересно, прикольно было когда все на блюдечке с каемочкой подносили, а теперь…

Варя не понимает, что огонь и интерес в отношениях не менее важны, чем уют и спокойствие. Ей кажется, что если она и дальше будет меня раскармливать, обстирывать и обглаживать, то все у нас будет зашибись. Ни хрена не будет. Если мне нужна будет домработница или кухарка — я их найму, вот и все. От своей женщины я жду другого.